Среди горных кряжей и отрогов Тянь-Шаня, замыкающих с востока своими дикими, угрюмыми хребтами благодатную Ферганскую долину, заброшено небольшое русское укрепленьице Гульча, составляющее наш опорно-наблюдательный пункт среди немногочисленных аулов полудикого кочевого пограничного населения, алайских киргиз.

[ ?]Маленькая крепостца расположена на небольшой, но ровной возвышенной горной площадке, окруженной вздымающимися к облакам горными вершинами. Она представляет собой довольно обширный двор, обнесенным стеной из сырцового кирпича и глубоким наружным рвом. Внутри двора-крепости имеются довольно приличная просторная казарма для гарнизона, отдельный дом для офицеров, провиантский склад и некоторые другие хозяйственные и служебные постройки.

Вне крепостных стен, неподалеку, приготилось здание почтово-телеграфной конторы, тут же вблизи осел небольшоии кишлачек из нескольких убогих глиняных сакель. В кишлаке существует базар с сартовскими мелочными лавчонками и с неизбежной чаии-хане (гостиница) и раватом (постоялый двор). Здесь же, поодаль немного, дом участкового пристава. [920]

Укрепление Гульча находится на караванном пути, ведущем из Ферганы в Кашгар, и отстоит от последнего русского поселения Оша, уездного города Ферганской области, в расстоянии 72-х верст. Летом на пространстве между Гульчею и Ошем возможно сообщение на арбе и в экипаже, зимой же только верхом. Через этот путь поддерживаются сношения заброшенного в неприютных горах маленького укрепленьица с Россией и с внешним цивилизованным миром при посредстве телеграфа и почты, доставляющей и отвозящей корреспонденцию один раз в неделю.

Далее за Гульчей караванный путь идет по весьма опасным горным ущельям, карнизам и террасам, через едва доступные, трудно одолимые, почти отвесные перевалы чрез гребни горных кряжей. Здесь уже сообщение возможно только верхом на лошадях да пешком. Тяжести здесь перевозятся исключительно на вьюках.

Гульча занята весьма слабым гарнизоном. В ней расположена 3-я сотня 6-го оренбургского казачьего полка, штаб которого находится в г. Новом-Маргелане. От этой сотни, кроме того, 25-ть казаков при офицере занимают последний к Кашгару с этой стороны пограничный пост, крохотное укрепленьице Иркештам, сообщение с которым в зимнее время почти совершенно прекращается.

В начале января 1898 года, командир расположенной в Гульче сотни, есаул Ч., получил от подлежащего начальства предписание назначить и приготовить трех доброконных казаков для сопровождения до г. Кашгара германских путешественников, Футтерера и Гольдерера. Назначенные казаки должны будут из Кашгара вернуться к своей сотне. Вместе с тем командиру сотни предписывалось снабдить командируемых казаков всем необходимым и выдать им на путевое довольствие людей и лошадей туда и обратно кормовые и фуражные деньги; кроме того, командир сотни предупреждался, что казаки должны быть назначены по возможности из числа знающих туземный язык, чтобы они, при случае, могли объясняться на пути с туземцами и служить для путешественников переводчиками.

Подобные командировки казаков с учеными экспедициями в Туркестанском крае составляют весьма обычное явление, поэтому полученное предписание нисколько не удивило сотенного командира и нимало не затруднило его в исполнении. Есаул Ч. тотчас же назначил в указанную командировку трех казаков: Николая Петрова (станицы Гирьяльской), Хафиза Япиева (станицы Пречистенской) и Гатауллу Койбагарова (станицы Воздвиженской). Выбранные люди были исправными, доброконными казаками и не только вполне надежными, но даже и довольно опытными: на [921] службе в полку они находились третий год, уже выслуживали свой срок и в мае того же года должны были уйти на родину; за время своей трехлетней службы им не раз приходилось побывать в разных отдельных командировках по различным поручениям и в горных и в низменных местах Ферганской области.

Петров, как грамотный и более развитой казак, назначался за старшего. Япиев и Койбагаров были мусульмане, происходили из татар, следовательно, более или менее свободно могли изъясняться с мусульманами туземцами на родственных наречиях, по-сартовски и по-киргизски, и могли служить путешественникам в качестве переводчиков.

Выбрав таким образом людей для указанной цели, командир сотни счел нужным предупредить их об этом, и потому, вызвав их к себе, объявил им о назначении их в командировку.

— Вы, ребята, — сказал он: — по распоряжению начальства отправитесь в скором времени в Кашгар для сопровождения немецких путешественников, едущих в Китай... Поедете с ними только до Кашгара, там явитесь консулу и воротитесь оттуда назад домой в Гульчу.

— Слушаем, ваше высокородие!

— Ты, Петров, пойдешь за старшего. Я тебе выдам деньги на продовольствие вас и лошадей на передний путь до Кашгара и на обратный до Гульчи. Получишь от меня тетрадку, в которую и будешь записывать расход денег, а по возвращении представишь ее мне.

— Слушаю, ваше высокородие!

Приказав затем готовиться в путь и дав им некоторые необходимые наставления, командир сотни отпустил их от себя.

Новое назначение в командировку, хотя и не удивило избранных станичников, — дело обычное, — но, тем не менее, удовольствия им не доставило, по весьма понятным причинам, которые и постараемся пояснить.

Правда, казаки вообще весьма охотно идут в подобные командировки. Здесь они пользуются относительной свободой и на некоторое время освобождаются от стеснительных условий однообразной казарменной жизни. Вместе с тем здесь им представляется возможность, случай приобрести кое-что, малую толику, заработать несколько лишних рублей. И последнее обстоятельство для казака, служащего на всем своем снаряжении, имеет преимущественное значение. Обыкновенно в подобных случаях путешественники не оставляют услуг и службы казаков, без более или менее щедрого вознаграждения. Независимо от того, казаки в таких командировках, предоставленные самим себе [922] и своей личной изворотливости, стараются экономить, елико возможно, при расходовании полученных на свое продовольствие казенных денег. Чаще всего опять-таки сами путешественники приходят к ним на помощь: они, чтобы надежнее пользоваться услугами казаков, берут их довольствие на свой счет; лошади же казачьи по большей части довольствуются в подобных случаях подножным кормом. Таким образом, и тут казакам удается сберечь кое-какую копейку в свою пользу. И вряд ли можно будет поставить им это в вину или в упрек? Как бы то ни было, только по возвращении из подобных командировок, казаки иногда приносят с собой про запас на казачью нужду десяток-другой рублей на брата, а в счастливых случаях и больше. Такое сбережение составляет весьма существенное подспорье для казака, а, следовательно, и соблазнительную приманку подобных командировок. Несмотря на то, такие командировки, однако, хороши и привлекательны лишь летом, а не в суровое зимнее время, когда и самые сбережения не могут быть существенны, не могут представлять достаточного вознаграждения за все труды и лишения, которые выпадают тогда на долю казака, во время зимнего похода, да, наконец, их и совсем может не быть.

Назначенные теперь с германскими путешественниками казаки Петров, Япиев и Койбагаров, несомненно весьма хорошо знали о всех трудностях предстоящего им пути, о тех невзгодах, трудах и лишениях, которые ожидали их в этом путешествии по дикой безлюдной местности, которые им придется претерпеть и вынести в суровое зимнее время. Им уже, может быть, не раз приходилось побывать в этих горных ущельях и на перевалах, проезжать, если не по всему протяжению пути до г. Кашгара, то, по крайней мере, по самой трудной части его до нашей границы, до Иркештамского поста, где находятся их товарищи. С этой стороны новая командировка с немецкими путешественниками для Петрова с товарищами не представляла привлекательности. Особенно не улыбалась она им в виду того, что они в мае месяце того же года, по окончании своего обязательного срока службы в полку, вместе со своими товарищами-сверстниками, должны были пойти на родину в войско. Они, понятное дело, после трехлетней разлуки горели желанием в добром здоровье свидеться с родными и привести в надлежащем виде долой своих верных товарищей, коней, чтобы они были добрыми помощниками и в хозяйстве. А тут вдруг предстояло еще совершить трудный поход в такое время, когда все горные ущелья, овраги, тропинки и дорожки по карнизам и на перевалах занесены, забиты и засыпаны глубоким снегом, когда для преодоления трудностей пути необходимы невероятные усилия и [923] чрезмерное напряжение сил своих и конских, а последнее при недостатке корма неминуемо повлечет за собой изнурение лошадей, — надо будет приложить особливые заботы, чтобы по возможности оберечь, сохранить лошадей и избежать опасностей, чтобы благополучно возвратиться в родные станицы вместе со своими «маштаками» (так казаки зовут своих приземистых лошадок): стыдно явиться пешим.

Все это ясно представлялось Петрову и его товарищам, и командировка не могла их прельщать. Но делать было нечего, — воля начальства: приказывают — надо идти, отказываться нельзя и не приходится. К тому же казаки надеялись заблаговременно вернуться в Гульчу из Кашгара, чтобы успеть отдохнуть самим и поправить лошадей после трудного зимнего похода, а затем со своими товарищами-сверстниками своевременно отправиться на родину на справных конях. Они также утешали себя приятной надеждой скопить кое-что за эту командировку: авось, что-нибудь перепадет от щедрот ученых путешественников, тогда будет что привезти домой на хозяйственную нужду, будет на что купить лишний гостинец родным, без чего как-то совестно показаться в станице.

В этой приятной надежде и стали казаки собираться, готовиться в путь. На этот раз, однако, казаки, как увидим ниже, жестоко ошиблись в своих расчетах. На долю Петрова с товарищами выпали не благодушные внимательные путешественники, умеющие ценить даровые услуги прикомандированных к ним из милости и одолжения безответных казаков, а жесткие, черствые, крайне расчетливые и даже скаредные ученые немцы, около которых бедные казаки не только не могли поживиться ни одной полушкой, но, будучи безжалостно брошены в глухих незнакомых местах, едва не погибли от голода и лишь кое-как добрались до родной земли, лишившись своих последних кровных пожитков и строевых лошадей, т. е. вместо ожидаемого прибытка, разорились, и в свои станицы к родным пенатам попали только тогда, когда их сверстники успели прожить у себя дома почти целый год.

Недолги казачьи сборы, немногосложны и незатейливы, по казачьей пословице: «голому собраться — подпоясаться». У казаков и без того все было готово и в исправности; стоило только отобрать запасные сапоги, запасное белье, засунуть все это в седельную подушку и седельный вьюк, что для старослужащего казака было делом привычным и много времени не требовало, а затем сдать лишние вещи на хранение товарищам-станичникам, — и готов казак хоть куда. Оставалось только затем заседлать коня, самому одеться потеплее, забрать оружие, захватить [924] необходимое не первое время запас продовольствия для себя и ячменя для лошади, - «вот и вся недолга». Главная забота, чтобы лошади были здоровы да хорошо, прочно подкованы. И это последнее не трудно: в сотне есть свой кузнец, который успеет перековать их заново перед самым выступлением, лишь на дорогу про запас надо взять стан новых подков с гвоздями. Словом, еще задолго до прибытия путешественников в Гульчу назначенные с ними казаки были уже совершенно готовы.

В половине января 1898 года, прибыли, наконец, и путешественники, гг. Гольдерер и Футтерер, в сопровождении слуги немца (повара), по фамилии Бок, и с довольно значительным транспортом. Им отвели квартиру в помещении интендантского чиновника. Отъезд свой из Гульчи путешественники назначили на 18-е января. Изготовились в путь-дорогу и казаки.

Взяли они с собой по две пары сапог, по четыре пары белья, по двое кожаных новых чембар, рубашки армячные, новые шинели, валенки, фуражки, теплые шапки, винтовки и шашки, да получили по 30 боевых патронов на винтовку.

Командир сотни выдал Петрову, как старшему, 60 рублей на путевое довольствие людей и лошадей до Кашгара и обратно до Гульчи, при этом указал, как надо записывать расход денег в выданную тетрадку. Затем, напомнив им, что надо беречь лошадей, есаул Ч. сделал им такого рода предостережение:

Смотрите, ребята, служите, как следует, будьте приличны, скромны, вежливы, слушайтесь немцев, исполняйте все их приказания, чтобы на вас не жаловались. А в случае чего, придете в Кашгар, они заявят на вас жалобу консулу, тот через командующего войсками напишет в полк, что вы вели себя дорогой нехорошо; ну, и будет неприятность и вам и мне. Смотрите же, ведите себя хорошенько!

— Постараемся, ваше высокородие! — отвечали казаки.

— Ну, с Богом! Ступайте, явитесь к путешественникам.

И казаки отправились к немцам на квартиру; в комнату к ним вошел лишь старший Петров.

— Честь имею явиться к вашему высокородию, — отрапортовал он, по-военному входя, — назначен в ваше распоряжение с двумя казаками.

— Хорошо, братец! Сегодня поедем, — проговорил г. Гольдерер.

— Ты что же старший? — спросил он.

— Так точно, ваше высокородие!

На этом представление и кончилось. Никаких приказаний тут пока путешественники казакам не дали.

Тем временем прибыли возчики сарты и принялись вьючить на своих лошадей вещи и багаж путешественников в тюках [925] и ящиках, обернутых в кошмы и прочно увязанных веревками.

Но вот багаж завьючен, и караван готов к выступлению. Г. Гольдерер, начальник экспедиции, приказал Петрову назначить одного из казаков для сопровождения обоза, а остальным двум ехать вместе с ними. С обозом поехал Япиев.

В полдень 18-го января ученая немецкая экспедиция со своим транспортом из 25-ти вьючных лошадей, не считая верховых и заводных, выступила из укрепления Гульчи по дороге в Кашгар.

Начался трудный, полный лишений и опасностей путь по горным едва доступным тропинкам. При 20-ти-градусном холоде приходилось тонуть, вязнуть, окунаться, барахтаться в глубоких снегах, заполнявших горные ущелья и овраги, с величайшей осторожностью пробираться по скользким обледенелым карнизам, рискуя ежеминутно при каждом неверном шаге своем или лошади сорваться и полететь в пропасть; с неимоверными усилиями взбираться на крутые подъемы и почти отвесные перевалы, поднимаясь на значительную высоту с разреженным горным воздухом, затрудняющим дыхание людей и лошадей, а затем вновь спускаться, сползать с этих перевалов в глубокие долины и ущелья, переправляться в брод и по наслоившемуся льду через быстрые горные потоки и речки и т. п. Всех трудностей пути и не перечесть.

Их описаний Свен-Хедина и других многочисленных путешественников по этим странам известно, как трудны и опасны особенно зимние переходы и странствия в этих горных местах. Поэтому вполне понятно, что должны были вынести наши казаки Петров, Япиев и Койбагаров, конвоируя через Алай немецких ученых путешественников. Им не только приходилось заботиться о себе, о своих лошадях, но и о путешественниках, об их относительных удобствах, об их безопасности. После трудных утомительных переходов, прийдя на ночлег, на стоянку, они не могли в полной мере воспользоваться отдыхом, а должны были прежде всего приложить немало забот и труда к устройству бивака для господ и каравана. В то же время они должны были быть постоянно настороже, чтобы предотвратить могущую явиться опасность. Господа немцы на первых же порах превратили казаков из конвоиров в своих денщиков, в свою личную прислугу, не избавляя их в то же время от несения других обязанностей по охранению целости каравана; впоследствии же они прямо обратили русских воинов в чернорабочих, взвалив на их плечи еще и другие многочисленные работы по экспедиции.

Казаки безропотно несли выпавшую на их долю службу, добросовестно исполняли свои обязанности, делали все, что им ни [926] указывалось. Помня наказ своего сотенного командира, они беспрекословно исполняли все приказания ученых исследователей Азии, хотя, может быть, это ни и претило в душе. Им, привыкшим подчиняться лишь своим офицерам, могло казаться не совсем ловким, не совсем удобно находиться в безусловном подчинении у каких-то неизвестных господ в штатском платье и, состоя на царской службе, исполнять приказания не своих прямых начальников-офицеров, а совершенно посторонних, чуждых им лиц, да еще не из «нашенской земли», иностранцев, немцев, которых они, изучая ремесло казачьей службы, привыкли считать недругами, неприятелями своего русского царя-батюшки. Тем более казакам должно было казаться обидным последующее пренебрежительное отношение к ним и грубое обращение с ними гг. путешественников, какого казаки, иго их собственному признанию, никогда не видели и не испытывали в полку от своих офицеров.

На пути от Гульчи до Кашгара караван германских путешественников делал обыкновенно небольшие переходы, около 20-ти верст. С ночлегов поднимались, смотря по погоде, обыкновенно часов в 6 — 8 утра, а останавливались или приходили на ночлег лишь к вечеру. Гг. Футтерер и Гольдерер в сопровождении Петрова, Койбагарова, немца слуги Бока и особо нанятого переводчика выходили с мест остановок раньше, а обоз с Япиевым позднее. Футтерер на местах остановок собирал камни, минералы, измерял высоту гор, снимал фотографии, Гольдерер охотился на птиц и зверей и собирал насекомых.

По приходе на ночлег казаки расседлывали и убирали не только своих, но и всех немецких лошадей, кормили и ухаживали за ними, чистили винтовки и ружья, услуживали путешественникам, ставили для них палатки, устраивали бивак, стлали для них постели и убирали их утром вместе с палатками, чистили немцам сапоги н платье, седлали лошадей себе и немцам и выполняли всякие другие обязанности, свойственные денщикам.

От Гульчи до Кашгара казаки довольствовались собственным попечением, на деньги, полученные от командира сотни. Япиев исполнял у них обязанности кашевара; спали все трое вместе. Охрана имущества на этом переходе была возложена на возчиков-сартов, нанятых в г. Оше. За это время казаки не стоили путешественникам ни одного пфеннига. Разве иногда немец-повар Бок отдавал казакам остатки холодного господского кушанья, что, однако, было не часто: всё готовилось в меру, в обрез, с чисто немецкой аккуратностью; приходилось разве облизывать тарелки. К тому же немецкая стряпня не соответствовали [927] казачьему вкусу, плохо переваривалась нецивилизованным казачьим желудком. Да казаки были и не требовательны. Обеспеченные русскими казенными деньгами, они питались по-своему и не нуждались пока в немецких объедках: были довольны своим незатейливым варевом и не надоедали немцам своей назойливостью в этом отношении. Они старались лишь добросовестно нести службу, исполнять поручаемые им работы и угодить чужим иностранным господам, в приятной надежде, что гг. ученые по всей справедливости оценят их даровую службу, и от просвещенных путешественников перепадет им за их труды и лишения более или менее щедрое вознаграждение, более существенное, чем пустая словесная благодарность.

Уже не раз во время утомительных, тоскливых переходов и на остановках строили казаки свои предположения об обратном возвращении в Гульчу и о том, в какую сумму оценят путешественники их казачью службу, сколько русских рублей отвалят им от своей немецкой благостыни. В казачьем воображении уже заранее рисовались те предметы, которые можно будет купить на эти деньги в Кашгаре у китайцев или в Маргелане у сартов для подарков своим родным, когда в мае месяце пойдут казаки со службы домой на родину. Но мечтам и предположениям казаков не суждено было сбыться.

Просвещенные путешественники, г.г. Гольдерер и Футтерер, по-своему оценивали казачью службу в своей экспедиции: исключительно со стороны даровщины, со стороны дешевизны и сокращения путевых расходов. Они были весьма довольны, что любезное русское начальство почтило их ученость и их ученое предприятие, из которого, к слову сказать, Россия не могла извлечь для себя никакой пользы, — дало им конвой из казаков, надежную охрану при путешествии по глухим местам центральной Азии, надежных, обязанных присягой слуг и при том даровых. Последнее обстоятельство, то есть даровщина, имело в глазах немцев особенную цену и привлекательность. Г.г. Гольдерер и Футтерер рассчитывали, что добродушное туркестанское начальство не откажет им и в дальнейшем содействии: предоставит им эту надежную охрану и верных слуг и на дальнейший путь за Кашгар, в срединный Китай, благодушно снабдит своих казаков в достаточной мере русским серебром на продовольствие и содержание их с лошадьми во все время путешествия через Поднебесную империю, как это любезно было сделано на время следования от Гульчи до Кашгара. По-видимому, в этих расчетах г.г. ученые немцы за время дороги от Гульчи до Кашгара обращались с сопровождавшими их казаками весьма хорошо, оказывая им возможное снисхождение, за неумелость или за встречавшиеся упущения, как бы стараясь [928] тем приобрести их расположение и не подать им повода к жалобам и неудовольствию на путешественников. Г.г. Гольдерер и Футтерер, конечно, справедливо могли опасаться, что при дурном обращении с казаками последние, по прибытии в город Кашгар, могут пожаловаться на это своему русскому консулу. Справедливость такой жалобы легко было проверить и установить простым опросом возчиков-сартов, и тогда, конечно, ученым немцам, при всем к ним уважении и благодушии наших властей, не видать бы больше казаков в своем караване. Эта причина, надо полагать, и заставляла немцев сдерживаться в обращении своем с казаками и относиться к ним до прибытия в город Кашгар по-человечески. Зато за Кашгаром порядок этих отношений круто изменяется и ухудшается по мере углубления в Китай.

После перенесенных трудов и лишений зимнего пути через перевалы горных хребтов, караван на 16-й день хода, 2-го февраля, прибыл в город Кашгар.

Отсюда, по первоначальному распоряжению, казаки должны были вернуться в Гульчу к своей сотне, и Петров с товарищами уже думал после небольшого отдыха пуститься в обратный путь, на который только им и были выданы деньги. Но вдруг русский генеральный консул в Кашгаре объявил им, что по приказанию командующего войсками туркестанского округа они должны сопровождать германских путешественников Гольдерера и Футтерера и далее во внутренний Китай до Шанхая, откуда их отправят в Россию морем. Это известие неприятно поразило наших казаков. Они не были приготовлены к такому дальнему путешествию. У них не было ни достаточного запаса белья, ни обуви, ни одежды, ни денег на возобновление этих предметов. При всем том продление командировки отдаляло для них на неопределенное время срок возвращения на родину. Но делать было нечего. Казаки принуждены были примириться с неприятной мыслью о новом тяжелом путешествии и об отдалении свидания с родными. В то же время Петров и его товарищи все еще не теряли надежды получить от путешественников приличное вознаграждение за понесенные труды, а тем более за предстоящий дальний путь, а следовательно принести с собой в хозяйство большую подмогу.

Объявляя казакам о продлении их командировки, русский консул в Кашгаре вместе с тем предупредил их, что все довольствие как на них, так и на лошадей, во время дальнейшего пути они будут получать от г.г. путешественников, на счет которых казаки будут перевезены и морем в Россию. Такие условия для г.г. Гольдерера и Футтерера едва ли тоже могли показаться приятными. Всё это заставляло их раскошелиться, а [929]они, по всей вероятности, рассчитывали не только на даровых работников, но и на то, чтобы и содержались эти работники на русский счет, не требуя от почтенных ученых ни копейки.

В Кашгаре германские путешественники пробыли десять дней, проведенных в приготовлениях к дальнему путешествию как в отношении заготовления необходимых запасов продовольствия, так и в отношении приискания нужных перевозочных средств. Здесь же путешественники наняли нового переводчика, могущего изъясняться по-китайски. Это был русский мещанин Соболев. Жалованье ему по договору было назначено по 80 рублей в месяц.

Во время пребывания в городе Кашгаре до выступления в дальнейший путь наши казаки продолжали довольствоваться собственными средствами на те деньги, что были получены ими от командира сотни в Гульче, так что из 60 рублей пред выступлением из Кашгара у них осталось всего девять рублей, которые Петров, из опасения утраты, поспешил сдать на хранение г. Гольдереру.

Из города Кашгара экспедиция выступила 12-го февраля на город Аксу и далее в центральный Китай. Порядок движения каравана был такой же, как и раньше от Гульчи, с той только разницей, что тяжести везлись то на арбах, то вьюков на верблюдах, в зависимости от характера проходимой местности.

От города Турфана с обозом, по приказанию Гольдерера, ехал уже казак Петров, а Япиев сопровождал г. Футтерера. Не доезжая города Хами, у казака Петрова пала его собственная строевая лошадь. Таким образом он оказался пешим и лишь по временам, с особого разрешения путешественников, пользовался принадлежащей им заводной лошадью.

(продолжение следует)